БУРЕЦ АНДРЕЙ

26.07.1980



           Рассказывает мать Ядвига Иосифовна Бурец
           — Андрей у нас второй ребенок. Старшему было около трех лет, когда он родился. Имея сына, мы рассчитывали, что будет девочка, даже имя придумали — Анжела. Андрей, как чувствовал это, был как девочка — мягкий, ласковый.
           К нему я была очень сильно привязана, жалела и пестила его больше, чем старшего. Одна женщина на работе мне говорила: «Что ты детей разделяешь — больше Андрею, чем Олегу?». Теперь я ей говорю: «Вот если бы я Андрею внимания не уделяла, как я бы себя сегодня карала!». Почему так получилось — сама не знаю. Может, еще и потому, что старший был очень самостоятельным — почти с восьми лет пошел в школу, а этот — с шести лет, все его маленьким считали.
           Молочником был — очень любил молоко. Очень трудно отучался от бутылочки — с ней и в садик ходил. Когда в саду дети стали дразнить, бутылку начал оставлять дома. Но придет домой, ляжет, возьмет бутылочку и молоко пьет.
           Андрей по своей натуре был добрым мальчиком, в детстве — спокойным, но, когда подрос, стал очень быстрым, шустрым, веселым, всегда с улыбочкой. Если что-то не по нраву — может и вспыхнуть. Он приезжает домой, ругаешь его — никуда не влезь, будь осторожен. Ему это не нравилось. Старший тихий, стеснительный, а этот более смелый, общительный.
           В нашей семье получилось так: муж православный, а я католик. Дети крестились в церкви, а католической религии их учила моя мама. Ребята прислуживали в костеле, и Андрей в детстве даже говорил: «Вырасту — буду ксендзом». Изучал польский язык, читал Евангелие, но как пошел учиться — к этому пропал интерес, тем более что вскоре польский класс распался. Дети были научены всему, знали Катехизм, Ружанец — я сама столько не знала, у Андрея спрашивала. Хоронили мы Андрея также по католическим правилам, отпевали в костеле в Дятлово.
           Он очень боялся смерти. Заболеет, даже в детстве, и все спрашивает: «Мама, я не умру?». Принимал любые лекарства, уколы, лечился, только бы не умереть. Может, какое-то предчувствие ранней смерти у него было? Всегда стремился опередить время, сделать все скорее, все успеть.
           Учился Андрей хорошо — в аттестате три или четыре четверки. Увлекался техникой — мог отремонтировать любой телевизор, магнитофон, ходил заниматься в технический кружок в Доме детей и юношества. С тех пор осталось много запчастей, которыми он пользовался.
           Его мечта была — учиться в Университете радиоэлектроники. Но я его отговорила — еще может не поступить, да и учиться тяжело, а в БАТУ будет легче (он поступал по контракту на механический факультет). Сразу был недоволен: «Куда ты меня заставила поступать?», но потом привык, и ему стало нравиться. Решили: пусть выучится, а там время покажет — кем и где будет. Сам хотел он ехать за границу работать.
           Отпуская учиться, я очень волновалась за Андрея: думаю, он такой неприученный, сам себе ничего не приготовит, но с течением времени он всему научился. Каждые выходные я ему и молочка, и сметаны, масла, яиц передам. Сначала через две недели передавала, но потом Андрей попросил передавать чаще — каждую неделю.
           Все время я за ним очень ухаживала. Когда еще ходил в школу, я его бужу в семь, приготовлю покушать, он позавтракает и снова ложится спать, перед самыми занятиями вскакивает, одевается и бежит в школу. И так я его к этому приучила, что он, когда уже и в БАТУ учился, приедет домой, утром проснется, покушает и снова спит.
           Что касалось работы по хозяйству, то и тут я его оберегала, старалась, чтобы он больше отдыхал. Андрей сильно уставал — у него было плоскостопие, и когда он долго на ногах, то очень уставал. Я его и не заставляла, жалела. Весной дети приехали на Радуницу, копали огород. Олег копал, а Андрей навоз в лунки бросал. Я говорю: «Дети, вот поработаем, а после обеда пойдем на кладбище. Надо деду с бабушкой на могиле ограду подкрасить». Андрей сразу: «Я на кладбище не пойду. Я устал. У меня болят ноги, и я буду спать». И если раньше я могла настоять на своем, то в тот раз я его почему-то и не уговаривала, не ругала: не пойдешь — не иди. Сам он любил говорить: «Инженер не должен работать».
           Когда он поступил в БАТУ, то стал практически гостем дома. Все спешил куда-то: приедет, покушает и побежал, никогда его дома не застанешь, то у ребят, то на дискотеке, хотя раньше, пока не закончил школу, никуда не ходил.
           Уже поступив в университет, Андрей познакомился с девочкой — она приезжала к нам в Дятлово на каникулы к бабушке. Они дружили год и десять месяцев, это была у него одна-единственная девочка. Я наблюдала за ними, и мне было очень приятно видеть — такая искренняя любовь. Помню, однажды они у нас дома были, смотрю — она обняла его за плечи и спрашивает: «Андрей, ты меня любишь?». Мама Оли рассказывала, что Андрей не был любителем куда-то ходить, был домоседом — они его взрослого даже больше знали, чем я. Говорит: пришла с работы, смотрит: Андрей сидит на коленках, Оля на стуле — он любуется ею. Если Оля занята, учит — он пойдет в другую комнату, потом снова вместе сидят. На 8 Марта Андрей подарил Оле мягкую игрушку — большую, на весь стол собаку, они даже сфотографировались с ней. Как жестоко судьба поступила с ними… После смерти Андрея я подарила Оле цепочку и кольцо, сказала: «Олечка, у него невест больше не будет. Ты у него одна. Пусть тебе будет память о нем на всю жизнь. До года ты наша, а там как бог даст».
           Предчувствий плохих у меня не было, только помню, что, когда умер мой отец (11 мая), кто-то сказал, что у покойника тело мягкое, и это значит, что в семье снова скоро кто-то умрет. Тогда я не придала значения этим словам, сейчас думаю — правду ведь сказали.
           30 мая утром Андрей мне позвонил часов в десять утра. Чувство у меня было такое — говорила бы с ним и говорила, но он сказал: «Все, мама, хватит, а то деньги бегут». В этот день я пересылала передачу, и мы договаривались, чтобы он забрал ее.
           После звонка Андрей поехал к Олечке домой, приглашал ее на Немигу. Она сказала, что не пойдет: надо учить. Он сказал: «Ну ладно, тогда и я поеду учить». Поехал за передачей, забрал и — в общежитие. Кто его пригласил на Немигу, с кем он пошел — не знаю. Что там произошло, я тоже не знаю, только назавтра утром в шесть часов по радио мы услышали с мужем траурную музыку. Я спрашиваю мужа: «Что случилось?», а сама думаю — кто-то из правительства умер. Он говорит: «Метро провалилось в Минске». Потом передали, что очень много молодежи, студентов погибло. У меня еще не возникло тревоги. Но когда я села чай пить — не смогла, подумала: «Это же мои дети там могли быть!». Пошла на работу, там все обсуждают происшедшее, а у меня не идет из головы: «Это же мой Андрей там мог быть».
           Пришла с работы, слушаю радио. Говорят — сорок человек уже опознаны. Думаю, уже мало осталось, тем более большинство — девочки. Сама себя утешаю — наверное, нас минула беда. Поскольку мы с Андреем договорились, что в полдесятого вечера он будет звонить, то не стали ничего узнавать, ждали. В семь часов десять минут зазвонил телефон. Это звонил дежурный милиции. Он назвал свою фамилию, и я сразу поняла, что с Андреем что-то случилось. Мне не сказали сразу, что он погиб, а начали уточнять паспортные данные, но я сразу поняла, что это Андрей. Спрашиваю: «Погиб?». Говорят: «Погиб». — «Что нам делать?» — «Приходите в милицию, и мы расскажем, что вам делать.»
           На похороны приезжали заместитель декана и куратор группы. Рассказали, как нашли Андрея. Всем сказали — смотреть, кого нет на занятиях, и узнавать, где находятся отсутствующие. Андрей жил один в комнате, но, когда и к вечеру он не появился, начали искать. Вскоре его имя появилось в списках. Подруга Оли прочитала список и, увидев там фамилию Андрея, позвонила ей. А вечером позвонила мать Оли и говорит: «Этого не может быть. Он там не должен был быть. Мы поедем уточнить в морг». Первого, кого Оля в морге увидела, как рассказывает ее мать, был Андрей. Так все стало точно известно. Позвонили нам в час ночи…
           Сразу после похорон я не спала две ночи и не ела, а потом три ночи подряд слышу — мужские рыдания под окном, страшные, навзрыд. Проснусь — ничего нигде нет. Одна ночь, вторая. Спрашиваю соседку, слышала ли она что-нибудь. Она говорит: «Знаешь, Ядя, тебе просто кажется». Так было три ночи…
           Прошло две или три недели после похорон, мы с мужем решили съездить посмотреть, как, при каких обстоятельствах Андрей погиб. Посмотрели — переход как переход. Что там произошло — не знаем. Не понимаем, почему Андрей, такой крепкий парень, не смог выбраться…

Глава из книги "Трагедия на Немиге"

Далее по списку
(Вишневская Алена)